Сергей Ястржембский: Россия отказалась от идеологии во внешней политике

Сергей Ястржембский: Наиболее громкий сигнал, который наделал много шума, поступил из Мюнхена. Можно сказать, что тогда был перейден некий Рубикон, когда мюнхенская речь Путина встряхнула европейскую общественность. И, по признанию многих политиков, мюнхенская речь действительно заставила задуматься Европу о том, что Россия изменилась, встала с колен, вновь говорит в полный голос, опираясь при этом на возросший экономический и финансовый потенциал, и что Россия хочет играть на равных с Западом во всех крупных международных проблемах.

Главный смысл сказанного был донести ту тревогу, которую испытывает Россия в связи с теми процессами, которые происходят в Европе не по инициативе европейцев. Я, прежде всего, имею в виду решение о создании стратегических рубежей США в Чехии и Польше.

Как раз настал момент, когда необходимо об этом говорить вслух, когда не хватает одних лишь дипломатических контактов, завуалированных намеков или кулуарных бесед или бесед с глазу на глаз. Наступает действительно время "Ч", когда об этом надо сказать вслух, потому что потом об этом будет уже поздно говорить, потому что процессы уйдут уже так далеко, что точка невозврата будет пройдена.

— Как в Москве рассматривают проблему размещения элементов американской системы ПРО в Европе?

— В принципе, это вызывает недоумение, потому что совершенно очевидно, и в этом в Европе все убеждены, что от России никакой угрозы не исходит. И с какой стати должны появляться новые силы сдерживания, когда отсутствует угроза, то только наводит на мысль, что это делается для того, чтобы, прежде всего, контролировать российские ядерные силы.

И второе — мы, конечно, крайне огорчены, что после стольких лет, уже17 лет, после того, как в Европе были ликвидированы многие разделительные границы, пали многие стены, которые отгораживали одну часть Европы от другой, появляются новые разделительные линии, причем их создают по инициативе тех, кто в Европе не живет.

— Каковы аргументы России против создания противоракетной системы?

— Умозрительность и надуманность для нас совершенно очевидна, потому что это преподносится как некий щит, который якобы направлен против ракетной угрозы из Ирана и Северной Кореи. На счет Северной Кореи… Я вообще откладываю это в сторону. Неуместно об этом говорить, настолько это смешно.

Что касается Ирана, то самые простые подсчеты показывают, что на сегодняшний, да и на завтрашний день нет никакой угрозы от ракетных сил Ирана. Поскольку до Европы это 4 — 5 тысяч километров. А сегодня у Ирана есть ракеты, которые могут преодолевать расстояние только 1300 километров. То есть это в три раза меньше, чем до Европы.

Почему эти противоракеты и радары появляются в Европе – в Чехии и Польше, когда никаких угроз нет? Более того, США не могут гарантировать антиракетный зонтик всей Европе. Значит, создаются разные зоны безопасности.

Или следующий аргумент – даже будучи установленными, радары в Чехии не смогут в течение нескольких минут после старта фиксировать сам момент старта. В то время как станция в Габале, которую Россия вместе с Азербайджаном предложила использовать, может моментально фиксировать пуски иранских ракет.

Все это говорит о том, что это даже не столько военная, сколько политическая операция, цель которой, прежде всего, ослабить отношения между Россией и Европейским Союзом.

— С этим связано ужесточение позиции Москвы в вопросах глобальной безопасности?

— Не мы отказывались в одностороннем порядке от договора по ПРО, который был одним из краеугольных камней современной международной системы безопасности. Это решение, как известно, было принято Вашингтоном.

Не мы приняли решение о создании новых военных баз в Болгарии и в Румынии, не мы не ратифицировали Договор об ограничении обычных вооружений и сил в Европе. Поэтому мы фиксировали изменение позиций наших партнеров, говорили им заранее и предупреждали, что у терпения есть свои пределы.

Мы не хотим, чтобы мир развивался в таком направлении, но мы не можем не реагировать, чтобы адекватно защитить российские национальные интересы.

— Россию сегодня часто обвиняют в имперской политике, в Кремле же говорят, что главная идеология ее политики – прагматизм…

— Может это до сих пор не совсем понимается в европейских странах, может нам не до конца верят, но время, когда Советский Союз в ущерб своим экономическим интересам, налегая на политические, идеологические интересы и рычаги, выстраивал свою внешнюю политику, прошло.

Мы стали считать деньги. Мы стали считать наши плюсы и минусы в экономических, финансовых отношениях. Мы убрали идеологию. Ее нет в нашей внешней политике.

— То есть Россия сегодня проводит наименее идеологизированную внешнюю политику?

— На сегодняшний день, я считаю, в международных отношениях Россия наименее идеологизированная страна, которая не хочет никого ничему учить в области демократии, которая не одевает на себя тогу святоши, которая не говорит, что она обладает монополией на понимание хода истории, что она берет на себя гигантскую миссию по продвижению демократии во все части мира и так далее.

Россия — действительно страна, которая знает, чего она хочет. А она хочет, чтобы с ней говорили на равных в международных отношениях, чтобы ее не дискриминировали только потому, что речь идет только о России, как, скажем, при вступлении в ВТО. Это страна, которая не хочет следовать в фарватере других стран и чужих интересов.

Беседовал Сергей Морозов