Шохин: инвесторы оценивают перспективы российской экономики даже {выше, чем в других странах}
— Александр Николаевич, как произошло, что Россия очень неожиданно для многих сегодня заявила о себе, как о мировой экономической державе?
— Надо сказать, что первый срок Владимира Путина — это было накачивание мускулов в экономической области, прежде всего. И пока не проявилась устойчивая динамика экономического роста, пока мы не вышли на темпы порядка 7% в год и даже выше, пока не стала устойчивой ситуация с высокими мировыми ценами на сырьевые ресурсы, Россия действовала довольно осторожно.
Но сегодня очевидно, что мы в ближайшие годы будем жить в условиях высоких цен на нефть и высоких цен на сырьевые ресурсы, исчезли страхи начала 2000-х годов, когда в прогнозы бюджета закладывался пессимистический вариант, что цены могут упасть до 18 долл. за баррель. И здесь уже стала выстраиваться та система политики – и внутренней, и внешней, которая опиралась на долгосрочный позитивный прогноз в целом для экономики.
Это не означает, что российская экономика развивалась только вперед и вверх. Мы видим, что российский фондовый рынок в последние недели стагнирует — достигнув уровня 2000, индекс РТС спускается на уровень близкий к 1700. Ясно, что есть элементы переоценки тех или иных активов. Непонятны многие политические вводные в мире с тем же Ираном, Ближним Востоком. Но, тем не менее, в страну идет огромный приток чистого капитала. В прошлом году он достиг 50 млрд. долларов. Еще не закончилась первая половина этого года, но мы уже половину от прошлогоднего уровня не только перекрыли, но и годовой уровень фактически перекрываем. Это значит, что предпринимательский климат, возможности для зарабатывания денег и оценка политической стабильности в России оценивается иностранными инвесторами очень высоко.
Если раньше – даже в прошлом году – мы могли говорить о возврате денег в Россию, ранее утекших из нее, то сейчас понятно, что российские деньги, возвращающиеся в страну, не самые главные. Очень много, собственно, иностранных денег идет, и бум публичных первичных размещений акций – IPO, который уже несколько лет подряд имеет место, это тоже свидетельство того, что иностранные инвесторы спокойно относятся к российской экономике и перспективам ее роста. И более того даже оценивает ее выше, чем другие экономики.
— В какой момент В. Путин почувствовал уверенность в своих силах в экономической сфере, прежде всего?
— Рубежом здесь была вторая четырехлетка президента Путина. 2003-2004 год, когда стало понятно, что можно опираться на собственную некую модель развития и в меньшей степени зависеть от внешних источников. Поскольку, к сожалению, торговля сырьевыми товарами всегда оказывается эффективной. И, кстати, этот курс на диверсификацию последних лет – он не такой простой, надо сказать. Можно создать стимулы для диверсификации внутри страны, но не так легко занять занятые ниши при экспорте готовой продукции или даже полуфабрикатов. Настолько долго Россия там отсутствовала, что все ниши и площадки поделены и заняты. Чтобы выходить туда, нужна мощнейшая поддержка несырьевого экспорта.
— А когда Кремль решил перейти на тотальную экономизацию отношений со своими соседями?
— Я думаю, что с политической точки зрения было принято решение, что, сколько Украину ни корми – все равно она на Запад смотрит. В 2004 году была, на мой взгляд, последняя попытка политизации отношений, которая закончилась «оранжевой революцией». Тогда Кремль активно поддерживал Януковича. То есть, было явное желание видеть своих, лояльных, по крайней мере, России, пророссийски настроенных политиков во главе Украины. Тогда этого не получилось увидеть, к тому же стало понятно, что даже лояльное по отношению к Кремлю правительство того же Януковича вынуждено просто иметь в виду, что Украина — это сложное государство, где есть разные группы интересов, и надо искать компромиссы, и чисто проросийского варианта быть на Украине не может. К тому же там все плюсы и минусы калькулировались довольно тщательно, и было принято решение, что и нам надо заняться именно этой калькуляцией.
— То есть, промышленное лобби в Кремле за последнее время резко усилилось?
— Я могу говорить о РСПП. Мы всегда были против политизации отношений и скрытого субсидирования любой экономики. Скрытое субсидирование, во-первых, это подавление конкуренции. Если мы поставляем, скажем, европейским потребителям нефть, газ, сырье по одним ценам, а Украине в разы дешевле, то ясно, что украинские производители труб, минеральных удобрений и так далее получают субсидию из государственного бюджета, имея возможность конкурировать с российскими производителями этой же продукции с учетом того, что рабочая сила в России чуть дороже стоит, чем на Украине. В итоге получалась нездоровая конкуренция, которая поощрялась российскими властями. Поэтому мы неоднократно ставили вопрос – хотите субсидировать Украину из бюджета — пожалуйста. Идите, записывайте в бюджет помощь братской Украине, объясняйте, почему она должна получить миллиарды долларов, объясняйте по каким каналам, на какие цели, и пусть публично, прозрачно депутаты голосуют за это решение. То же самое с Беларусью. Когда перекрыли, как принято считать в Европе, газовую задвижку Украине, это был декабрь 2005 года, то я, публично выступая, говорил, что нельзя только с Украиной это делать, пора и с Белоруссией разбираться. И субсидировать ее надо открыто. И когда президент обнародовал эту линию по Украине, и Газпром начал вести эту линию, мы аплодировали, потому что это была реализация той схемы, о которой мы говорили неоднократно. Этот подход, позволяет сделать отношения между странами более прозрачными и предсказуемыми. Я не против, например, того, чтобы была поддержка, скажем, белорусского бюджета по тем или иным каналам. Но пусть она будет обусловлена встречными обязательствами Белоруссии, например, по воздушному пространству в рамках единой системы ПРО, шагами по созданию таможенного союза и облегчению таможенных и транспортных режимов и так далее. Но на стол надо положить все калькуляции.
Это не значит, что не осталось мотивов по склеиванию тех осколков единого экономического пространства, которые пока что есть. Прагматизм вырос. Можно с Казахстаном договариваться? Давайте договариваться. Конструкция ЕврАзЕС меньше, чем СНГ, она, наверное, наиболее реалистичный проект из интеграционных образований, существовавших когда-либо.
— А как Вы относитесь к тому, что государство берет под контроль все больше секторов экономики?
— Я лично и многие коллеги по РСПП без восторга смотрят на то, как государственные компании входят в конкурентные сектора российской экономики просто по той причине, что эти сектора являются высокодоходными: будь то электрогенерация или даже некоторые гражданские отрасли машиностроения – не надо им туда идти.
Государство все-таки должно оставаться в секторах, которые могут быть через закон названы стратегическими секторами. Это не только добыча полезных ископаемых, но и стратегические области в промышленности. Но этот перечень областей должен быть достаточно узким. Во всем остальном должен быть конкурентный сектор. Тогда и отношение к российскому бизнесу, идущего из этого конкурентного сектора на зарубежные площадки, будет более спокойным, чем сейчас.
Ведь сейчас есть определенная настороженность, которая была сформирована после дела Юкоса, что у власти есть много инструментов, чтобы повлиять на бизнес в России на любую крупную компанию. Поэтому, если эта крупная компания идет за рубеж, то она этот элемент неопределенности переносит на своих западных иностранных партнеров. Возникают опасения, не будет ли влиять Кремль через этот бизнес на ситуацию в тех или иных странах.
Но мне кажется, что наша власть понимает, что не стоит рассчитывать, на то, что к российским государственным компаниям на западе будет позитивное отношение. Поэтому надо поощрять российский частный бизнес.
Беседовал Морозов Сергей, ИА «Национальные интересы».
